раны, кровь из которых залила штаны и натекла в большую тёмную лужу под ним. Но при нашем появлении мужчина открыл глаза.
В них его вспыхнула надежда. А когда он разглядел меня — ужас. Он приоткрыл рот, однако из него донёсся лишь слабый хрип.
Нарцкулла прищурилась и покачала головой:
— Свободный искатель. Не жилец, а жаль — вышел бы хороший раб. Они так редко подворачиваются по пути, особенно одиночки, которых никто не будет искать… Вроде твоих дружков. Обидно, конечно. Они погибли, и этот тоже на грани смерти — даже на подпитку не использовать.
Она вздохнула:
— Будь это кто-то из Малого или Великого Дома, у него могли бы найтись интересные вещички. Но проверить всё равно стоит.
Нарцкулла повернулась ко мне.
— Достань его ранец.
Когда я приблизился к мужчине, он затрясся в конвульсиях. Страх отнял у него последние силы, и рюкзак я выдирал уже из рук трупа.
Обыском ведьма осталась недовольна. Она небрежно откинула ранец и заключила:
— Одно барахло. Только зря сворачивали. Хотя… Сожри-ка его. Оценим, как хорошо ты умеешь читать чужую память.
Во мне всколыхнулся призрак отвращения, но я подавил его. Не время проявлять брезгливость — если Нарцкулла что-то заподозрит, мне несдобровать. К тому же он был мёртв. Либо его съем я, либо звери. Кроме того, мне и самому стало любопытно, будет ли душа неизвестного искателя такой же, как у Каттая.
Я поглотил мужчину и тотчас почувствовал, что что-то не так. Как будто в горле застряла рыбья кость. Я напрягся и выплюнул то, что причиняло дискомфорт — скомканную одежду трупа, слегка влажную, но в целом никак более не испортившуюся.
Устремившись в темноту к клубкам воспоминаний, я обнаружил шар мужчины. Он был меньше и тусклее, чем у Каттая, однако намного превосходил звериные. Едва я дотронулся до него, меня обожгла чужая воля.
Да это же мертвец трепыхается!
Отчаянное сопротивление мужчины разозлило меня, и я смял его одним мощным ударом. Постороннее присутствие пропало — вместе с большей частью шара души. Теперь он мало чем отличался от тех, что оставались от животных. Я одним махом впитал его память…
Это трудно описать.
Что будет, если скомкать газету в один шар, вымочить его в воде, растереть в ладонях и затем попытаться прочесть определённую статью?
Скорее всего, не различишь и целого слова.
Вот я и уловил только бессмысленные далёкие образы. Чем сильнее я старался упорядочить их, тем меньше смысла в них сохранялось.
В последней попытке как-то сродниться с воспоминаниями я принял облик мужчины…
И немедленно пожалел об этом.
Способность безликого скопировала всё — в том числе смертельные раны.
Глава 9
Острая боль пронзила тело. Ноги подогнулись, и я рухнул в траву, извиваясь в судорогах. В глазах померкло, и я ощутил, как эта злая, непривычная темнота подхватывает сознание, уносит его всё глубже в пропасть, откуда нет возврата…
Как тогда, в больнице!
Но на сей раз я избежал безжалостной хватки смерти. После перевоплощения в безликого пелена, застившая зрение, немедленно испарилась. За ней ушла и боль, но воспоминание о ней осталось.
Хорошо, что я отказался от особо опасных экспериментов над Каттаем, когда исследовал возможности превращений. Пронзи я тогда сердце, и мой второй шанс превратился бы в ничто.
Долго валяться мне не дали. Острый мысок ведьминой туфли воткнулся чуть выше живота, где у обычных людей находились рёбра. За тычком последовал недовольный голос:
— Я не приказывала принимать его облик! Он же почти погиб, когда ты увидел его! Надеялся таким образом сбежать от меня? Не выйдет, малыш.
Пока я поднимался, Нарцкулла ещё дважды ударила меня, однако без запала, скорее по инерции. Я ожидал магии или наказания через рабскую формацию, но ведьма медлила. Фальшивое лицо скривилось в недовольной гримасе.
— Стань мальчишкой, — велела Нарцкулла.
Когда я перекинулся, она вскинула жезл, и луч энергии отрубил мне руку. Я стиснул зубы, подавив рванувшийся наружу крик, а Нарцкулла победно улыбнулась.
— Славно, славно. Куда приятнее, когда видишь чужую реакцию. Увидеть эмоции безликих почти невозможно. Но человека читать куда легче. Ты ведь не смирился, не так ли? Это радует. Так веселее. Но воплощаться в этого искателя я тебе запрещаю. Не потому, что боюсь, что ты погибнешь, ведь этого не случится. Ты просто застрянешь на границе жизни и смерти, пока не потеряешь сознание и тело не вернёт изначальный облик. Я запрещаю это, потому что право причинять тебе боль имею только я. Ты моя вещь. Я владею тобой целиком и безраздельно.
Нарцкулла замолчала, наблюдая за тем, как из обрубка течёт кровь. Подо мной собралась приличная лужица, которая потихоньку превращалась в сгустки червей.
Закружилась голова. Копия человеческого организма была до того достоверной, что начинали проявляться признаки кровопотери.
— Удивлена, как тебе хватило глупости решиться на подобное. Неужели слияние повредило сущность безликого? Или это возобладала человеческая часть с её глупым стремлением к непокорству?
Она задумчиво покачала жезлом. Я не знал, случайно ли она медлит или издевается надо мной, но мысленно пообещал ей, что, когда найду верный способ расправиться с ней, спешить тоже не буду.
— Так что ты узнал из памяти искателя?
— Ничего, — прохрипел я. — Он… сопротивлялся. Какие-то смутные… отрывочные образы. Бессмысленные.
Губы плохо слушались, ноги норовили подкоситься. С тех пор как я попал в этот мир, я стал куда сдержаннее, но вести себя как ни в чём не бывало с отрубленной рукой пока не умел.
— Скверно. Сопротивлялся, говоришь. Звучит разумно. Но я рассчитывала, что ритуал позволит обойти эту слабость диких безликих…
Она вздохнула и оглядела поляну, как будто надеялась найти на ней что-то ещё. Посмотрела вверх.
Крики птеродактилей определённо звучали ближе, чем раньше.
— Репеллент почти выдохся. Идём. Ах да, превратись обратно в безликого. Не хочу разгуливать по джунглям с голым, истекающим кровью мальчишкой.
Только тогда я обратил внимание на слабый запах, витавший над поляной.
Возвращение к стеле прошло без приключений. Нарцкулла произнесла длинное заклятье, извилистые знаки на стеле вспыхнули голубым пламенем, и нас перенесло в зал с живой слизью. Мою лодыжку обхватил тонкий усик, уткнулся в бугристую плоть. Её укололо болью: щупальце старалось забраться под шкуру. Я брезгливо отдёрнулся.
В коридоре Нарцкулла заговорила опять:
— Именно твоя способность притвориться кем-то другим должна была стать моим главным оружием. Что может быть слаще, чем поймать врага, познать все его секреты, а после — заменить идеальным двойником, который будет подчиняться мне? Но не волнуйся, малыш, я найду тебе применение.
Не раньше, чем я найду, как от тебя избавиться.
Она подумала немного и добавила:
— В аванпосте используй человеческий облик. Приятнее, когда игрушки в полной мере могут выражать эмоции.
Я превратился в Каттая, ожидая, что Нарцкулла продолжит трепаться о своих планах. Но она, похоже, наговорилась.
Будь я и в самом деле её рабом, наверное, формация вынудила бы признаться, что память Каттая доступна мне практически целиком. И она настолько подробна, что после просмотра воспоминаний не всегда удаётся сразу вспомнить, где я нахожусь.
Так в чём же отличие Каттая от умершего искателя? Мальчишка участвовал в ритуале, и тот связал наши разумы? Логичная догадка, но я чувствовал, что она не совсем верна. Будь иначе, рядом с его душой находилась бы душа безликого, столь же пассивная и готовая к употреблению. Однако монстр не спешил сдаваться мне на милость. Он был укрощён и посажен на цепь, но не утихомирился.
Меня осенило.
Когда я впервые увидел душу искателя, она была похожа на душу мальчишки. Может быть, не такая яркая и полная, но куда объёмнее звериных клубков. Но это изменилось, когда мужчина бросился в отчаянную драку за свою память — и искалечил её.
Каттай отдал душу добровольно.
А искателя я сломал. И получил жалкие обломки.
Я мог заполучить полную память только от людей, которые были согласны на то,
